Фото: Дмитрий Рогулин / ТАСС / Scanpix / LETA

В середине февраля в «Редакции Елены Шубиной» вышла книга писателя Захара Прилепина «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы», выпущенная в партнерстве с Российским военно-историческим обществом (его председатель — министр культуры Владимир Мединский). В книгу включены 11 биографий писателей и поэтов XIX века — от Державина до Пушкина и Чаадаева, которые, как отмечают в издательстве, умели «держать в руках не только перо, но и оружие». Прилепин рассказывает о творчестве литераторов через призму их военной службы. «Взвод» сразу после выхода попал в список бестселлеров книжного магазина «Москва» и Московского Дома книги. Одновременно Прилепин, с 2015 года работающий советником главы самопровозглашенной Донецкой народной республики, объявил, что стал политруком батальона ДНР. Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович изучила книгу Прилепина и рассказывает, почему эта талантливая, убедительная и написанная с огромной любовью к предмету книга — потенциально опасное чтение.

Это тенденциозная книга

Собрав под одной обложкой 11 биографических эссе о литераторах, служивших в российской армии и флоте в первой половине XIX века — от Державина до Бестужева-Марлинского, Захар Прилепин тем самым оправдывает и, по сути дела, прославляет участие творческого человека, интеллектуала и интеллигента, в боевых действиях. Делая акцент на личном участии известных русских писателей и поэтов в войнах (в том числе, как он сам подчеркивает, в войнах, направленных на захват чужих территорий), Прилепин проводит прямую параллель между Вяземским и Батюшковым с одной стороны и самим собой и своими единомышленниками — с другой.

В cхематичном и упрощенном виде логическая цепочка у Прилепина выглядит следующим образом: Золотой век — вершина и эталон русской культуры. В Золотом веке все литераторы были воинами, патриотами и не стыдились расширять границы российской державы с оружием в руках. Нам, людям Бронзового века, надлежит равняться на людей века Золотого и делать как они, то есть брать оружие и отправляться на войну. Воевать — нормально, тут нечего стыдиться, вот и Вяземский с Чаадаевым подтверждают.

Необходимо понимать, что книга «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы» писалась именно ради популяризации и утверждения этой идеи — и ни для чего другого.

Цитата: «Когда возможности дипломатии исчерпаны — приходит война. Досужие рассуждения на тему, что твои сограждане достойны поражения, — признак умственного бесстыдства. Сегодня часто уверяют, что такое странное поведение — в традициях российской словесности. Этот труд написан с целью показать другие традиции».

Это некорректная и фактически неточная книга

Книга Захара Прилепина обладает внушительной библиографией, заставляющей относиться к ней как к серьезному и объективному исследованию. На самом деле это не так: Прилепин намеренно ставит во главу угла именно воинскую службу своих героев в ущерб их литературному творчеству, общественной и частной жизни. Более того, для проформы ссылаясь на авторитетные источники, Прилепин на самом деле им противоречит или их игнорирует.

К примеру, когда речь идет о Гаврииле Державине, Прилепин неоднократно отсылает читателя к книге Алексея Иванова «Вилы» и к классической биографии поэта, написанной Владиславом Ходасевичем. Однако большая часть сведений, не соответствующих его собственному видению Державина-офицера, Прилепиным опускается. Так, он нигде не упоминает, что Державин вешал бунтовщиков «из поэтического любопытства» (как об этом сообщает глубоко исследовавший материал Иванов), а о позднем пацифизме Державина, о котором с опорой на документы пишет Ходасевич, говорит вскользь и самым пренебрежительным тоном, как о досадном недоразумении. Зато овладевшая Державиным на короткое (если верить Ходасевичу) время идея создания собственного отряда для борьбы с пугачевщиной становится для Прилепина чуть ли не определяющим моментом в биографии поэта. Причины этого прозрачны: Прилепин пытается подвести себя и свои нынешние действия под державинский канон, объявить их укладывающимися в традицию и, в общем, не противоречащими образу русского литератора.

Включение Пушкина в состав воображаемого «литературного взвода» на том основании, что в юности поэта будоражили мысли о военной славе, а еще он дружил с Вяземским и восхищался Державиным, и вовсе отдает прямым передергиванием. Вынесенное на обложку слово «ополченцы» вызывает серьезные вопросы и дезориентирует читателя: очевидно, что в данном случае Прилепин эксплуатирует смысловые коннотации, присущие этому слову сегодня, в то время как в книге речь идет об ополченцах принципиально иного рода — об участниках ополчения во время Отечественной войны 1812 года. Да и вообще, намеренное сближение событий начала XIX века с сегодняшними реалиями по большей части выглядит у Прилепина некорректным и искусственным.

Цитата: «Наш Пушкин — автор „Полтавы“, „Полководца“ и „Бородинской годовщины“; он написал „Клеветникам России“ и „Войну“: там сказано все. Получается, что и в этом — военном — смысле фигура его оказывается всеохватывающей, неотменяемой, определяющей. Перечитайте, как минимум, названные нами стихи или „Путешествие в Арзрум“ — безупречный образец военного очерка. Станет очевидным, что если этому взводу нужен взводный, то он есть: Пушкин».

Это пропагандистская книга

В основе книги — настойчивое педалирование извечного и якобы неизбежного противостояния России и Европы. При каждом удобном (и неудобном) случае Прилепин подчеркивает, что любую войну против России инспирирует Запад, страшащийся русской мощи. Таким образом расширение сферы своего влияния — в первую очередь военным путем — единственно возможная геополитическая стратегия для России. Более того, даже в мелких частностях всевозможные инородцы (в первую очередь поляки — авангард европейской агрессии против России) — люди крайне неприятные, что дает русским веские моральные основания их недолюбливать и им не доверять. Так, слуга, пытавшийся выдать Державина бунтовщикам-пугачевцам, непременно оказывается бывшим польским гусаром (к которому доверчивый поэт относился «почти как к равному»), а 15-летний французский солдат, великодушно спасенный от повешения Денисом Давыдовым, в дальнейшем обязательно покажет себя трусливым конъюнктурщиком и, в сущности, предателем.

Постоянно подчеркивая мысль о том, что России с Западом не договориться ни на государственном, ни на персональном уровне (в силу разнящихся «национальных кодов»), Прилепин подводит читателя к простому и, казалось бы, закономерному выводу: от войны (причем глобальной, мировой) все равно не укрыться, она предопределена, близка и неотвратима, вопрос лишь, когда именно она начнется и на чьей стороне сражаться. А раз так, то что тянуть — вон Батюшков с Катениным от войны не бегали.

Цитата: «По озлобленной европейской реакции на подавление восстания в Польше стало ясно, что побед 1812-го и 1814 года России там не простили. И те, кто проиграли русским, — не простили, и те, что были обязаны России своей независимостью, — тоже! Всех удручало, что эти варвары стали играть в Европе столь важную роль. Россия оказалась слишком заметна, слишком огромна, она имела наглость говорить со всеми на равных и даже с позиции силы. Что она возомнила о себе?»

Это манипулятивная книга

Блестяще написанный, как и почти все книги Захара Прилепина, и потому в высшей степени привлекательный для читателя «Взвод», тем не менее базируется на двух распространенных манипулятивных приемах. Первый из них известен как «argumentum ad populum» — так в риторике принято называть попытку распространения популярных положительных (или отрицательных) понятий на области, не имеющие к ним прямого отношения. Прилепин уверяет своего читателя, что если ему дороги стихи Пушкина, если ему симпатичны Денис Давыдов или Петр Чаадаев, то он должен последовать их примеру и, отринув сомнения, броситься в бой (ну, или по крайней мере горячо поддержать воюющих). Тем самым автор устанавливает мнимую логическую связь между понятиями, в действительности никак не связанными — любовь к Пушкину или Чаадаеву ни в малой мере не предполагает готовности воевать.

Второй манипулятивный прием — так называемая «апелляция к традиции», то есть попытка объявить действие необходимым и оправданным на том единственном основании, что так было принято поступать в прошлом. Ссылаясь на опыт литераторов 150-летней давности и позиционируя его как «нормальный» и достойный подражания, Захар Прилепин искусственно актуализирует давнишнюю ситуацию и без всяких к тому оснований проецирует ее на сегодняшний день.

Цитата: «Теперь нам все чаще говорят о „прогрессе“, понемногу выводя воинское дело в область чего-то безнадежно устаревшего, ненужного и вообще дурного. О воинских победах нынешние поэты стихов, как правило, не пишут. Говорят, что это — позапрошлый век. Но военное ремесло как было, так и осталось. Военные люди по-прежнему защищают все те же рубежи Родины или выполняют свою работу за пределами ее. Их убивают, их калечат, они совершают подвиги, они спасают людей — в конечном итоге нас с вами. Отчего-то коснувшийся литературы „прогресс“ военных не коснулся ни в малейшей степени. Наверное, потому, что политические, религиозные и территориальные проблемы, имевшие место в прошлых столетиях, и сегодня никуда не делись. Мировые игроки все те же, и даже претензии у них друг к другу прежние».